Роман Михаила Елизарова “Pasternak” – это самое православное произведение актуальной и потенциальной русской литературы (говорим, “потенциальной”, потому, что, честно говоря, сомневаемся: можно ли написать что-либо “более православное”). Утверждая так, мы вполне отдаём себе отчёт в проблематичности самого понятия “православная литература”. Неслучайно, Достоевский – один из немногих русских писателей, к коему без натяжки приложимо определение “православный” – столь стремился вырваться за границы собственно “литературы”. С полной основательностью в своё время Мережковский заметил, касаясь романа “Бесы”: “Тут действительно есть что-то, что переступает за черту искусства”. (Оно и верно: “Бесы” уж никак не роман, не “произведение искусства”,- скорее, трактат по демонологии). Понимание того, что в глазах Православия всякая “литература” и “литературность” поставляются под вопрос, присутствует и у автора разбираемой книги: “человеку, приучившему себя однажды питаться “художественным”, опошленным бытием, “божественное” становится не по вкусу. Чтение растворяет личность, она живёт чужими эмоциями, отдавая душу на растерзание бумажным, но от этого не менее пагубным страстям. Литература схожа со склепом, в котором страница за страницей, камень за камнем замуровывается дух…” (Своего рода символом этого “склепа” становится в романе демонический фантом “Пастор Нак”/“Pasternak”).
Мы согласны с мнением Владимира Бондаренко о том, что “нынешняя самая высшая православная правда” – это не елейная псевдо-смиренная проповедь непротивленчества обрушившейся на Россию лавине Зла, с “благочестивыми” ссылками, что всё, мол, “в руце Божией”,- самая высшая православная правда есть правда о силовом сопротивлении Злу, о православно-осмысленном безпощадном Русском Бунте (осколки такой правды Бондаренко находит у столь различных авторов как В.Распутин и А.Афанасьев, в фильмах “Брат” и “Ворошиловский стрелок” и т.п.). Неплохо об императиве Бунта сказано и у Елизарова: “…дух страны погребён под сатанинскими испражнениями. И кому-то нужно было это убирать. Просто уже не оставалось времени быть гласом, вопиющем о вреде нечистот. Их проще всего было самому смыть, как в уборной”. Но Михаил Елизаров идёт ещё дальше (и в этом, на наш взгляд, то самое, что придаёт роману “Pasternak” его православную окачествованность, единственность и уникальность). Он с изумительной духовной проникновенностью указывает на ту экклезиологическую инстанцию, что, действительно, правомочна благословить на сечу боевую с многовидными супостатами. Это – Катакомбная Церковь. Ибо официальная церковь погрязла в соглашательстве с мiром сим, превратившись из Воинства Христова в “религиозный департамент” безбожного государства, приучая свою паству забывать, что “религия… оружие против невидимого и безжалостного врага”, а из духовной врачебницы превратившись в коммерческо-политическую организацию, в “комбинат религиозных услуг”… Наш приятель волхв Велеслав не без меткости заметил как-то, что если бы к нему в капище повалили “нью рашнз” освящать “Мерседесы”, то он бы, пожалуй, усомнился в истинности своей языческой веры. Сказанное позволяет понять, почему у М.Елизарова на борьбу с новым духовным мiропорядком Антихриста ополчается странный союз – катакомбный православный иерей Сергий, русский язычник Льнов (по профессии киллер, особо нежно относящийся к топору, именуемому “Мень”) и полууголовник-атеист Лёха Нечаев (sui generis анти-“Федька Каторжный”, “стоящий не за Православие, а за самого себя”). Получается некое Опричное Братство, сложившееся независимо ото всех “границ”, прочерченных мiром сим…
Славные деяния сего Братства Святого Террора, живописуемые в книге, исполняют православного читателя ея, чувством духовного восторга. В массе, индуцированной “мещанским вуду-коктейлем из кабалистики, ламаизма и изнасилованного христианства”, вдруг высверкнули искры (пусть малые, но предельно-горячие) того Огня, который пришел низвести на землю наш Спаситель. Наш Христос – не “их христос”. По изъяснению древнего толкователя на повествование Евангелия о проклятии Иисусом безплодной смоковницы (Мк. Гл. 11): “рассмотрим и повествование о смоковнице: ибо здесь является по-видимому нечто странное и жестокое… Доселе часто Иисус творил чудеса, но только на благодеяние людям. Но ученики ещё не видели, чтоб Он сделал кому-либо зло. Теперь, дабы показать ученикам, что Он может и казнить, и что, ежели захочет, может в один час погубить намеревающихся распять Его, Он являет силу свою над безчувственным деревом” (блж. Феофилакт Болгарский). Христос аутентичного Православия – это не только Благий Человеколюбец, но и Грозный Судия. Лик Христа-Карателя явственно проступает за строками взятой нами в рассмотрение книги. Сие – знак Высшего Качества. Сие – и свидетельство того, что “тут действительно есть что-то, что переступает за черту искусства”… Потому-то мы предположили, что ничего более православного в русской литературе написано в обозримом будущем не будет. Ибо тем, что сказано – собственно, литература исчерпывается. Дальше – начинаются уже Действия по преднамеченной схеме…

Р. Бычков

НА ГЛАВНУЮ